метод интерпретации на уроках литературы
Автор: проректор Степанов Вячеслав Георгиевич.
ГБОУ ДПО «Псковский областной институт повышения квалификации работников образования» г. Псков.
«Осмысление мифологии Ариадны у В. Брюсова» (метод интерпретации на уроках литературы).
Предлагается пример интерпретации стихотворения В.Брюсова «Нить Ариадны»
Появление в 1903 г. брюсовского сборника «Urbi et Orbi» («Городу и Миру») стало одним из этапов его творчества. Вместе с предыдущим сборником стихов «Tertia vigilia» («Третья стража», 1900) и последующими «Stephanos» («Венок», 1906) и «Все напевы» (1909) событие знаменовало второй период творческого пути поэта. Это было время, которое отмечено расширением и укреплением связей Брюсова с живой действительностью в ее общекультурной насыщенности. По глубине знаний, многогранности интересов, объему научной и литературной работы, преданности человеческой цивилизации Брюсов «занял в эти годы одно из первых мест среди современников» . По его собственным дневниковым признаниям, «…если бы мне жить сто жизней, они не насытили бы всей жажды познания, которая сжигает ме-ня».
В «антологических» стихотворных циклах целого ряда его сборников можно заметить насыщенность легендарными и мифологическими, историческими, географическими именами и названиями – «Ассаргадон», «Жрец Исиды», «Одиссей», «Нить Ариадны», «Ахиллес у алтаря» и др. Однако обращение Брюсова к мифологии и древней истории не означало ухода от жгучих вопросов современности. Как можно полагать, поэта притягивали героика и трагические судьбы людей древних цивилизаций, поскольку в них он стремился найти аналогии с судьбой современного ему человека и мира.
Среди писателей-символистов книга Брюсова «Urbi et Orbi» получила восторженную оценку. Она выходила за рамки обычных норм «нового искусства» Особенно остро почувствовал это А.Блок. В рецензии на сборник он отметил: «Анатомируя книгу, с точки зрения содержания, … мы могли бы указать на самый общий принцип – «волю к жизни», о котором ясно говорит «Вступление».
Весьма любопытным и в некотором смысле особенным, с точки зрения содержания внутреннего смысла, выглядит в данном цикле стихотворение «Нить Ариадны», нуждающееся, на наш взгляд, в специальной интерпретации, поскольку мифологический образ в понимании Брюсова в сравнении с бытованием и соответствующим восприятием его античным человеком, разумеется, трансформирован. В этой связи нам крайне интересно определить, каково осмысление мифологического образа у поэта начала ХХ века, почему в основу своего художественного пассажа он взял миф об Ариадне, сюжетные линии и образы которого при первом прочтении никак прямо не обозна-чены.
Обратимся непосредственно к предмету нашего исследования. Уже первая строфа стихотворения обрисовывает читателю суровые краски того художественного фона, на котором разворачивается действие:
Вперяю взор, бессильно жадный:
Везде кругом сырая мгла.
Каким путем нить Ариадны
Меня до бездны довела?
Средствами создания фантастического мира с ирреальным представлением о месте события оказывается набор неконкретных наречий: везде, кругом, которые не только выражают всеобщее понятие повсеместного распространения деталей, и усиливают представленную неконкретность, но и дополнительно определяют место героя, находящегося в центре. Герой, выйдя за предел привычного мира, и попав в лабиринт, оказывается, таким образом, в середине инобытия, представляющего неясные сюрреалистические очертания предметов, словно пребывающих накануне сотворения мира. Мы легко можем усвоить изображенную картину, встав на позицию античного человека: «в более ранние периоды земля вообще ничем не отличалась ни от неба, ни от подземного мира и представляла собой единое нераздельное с ним общекосмическое тело», — так определяет воззрение античного человека на мир известный русский философ, историк и специалист в области классической филологии А.Ф.Лосев. Как можно полагать, Брюсов, взяв за основу своего стихотворения древнегреческий миф об Ариадне, намеренно создает соответствующие декорации, характерные образному мышлению ранней античности.
Неясные очертания нового мира – мифологического лабиринта — раскрываются перед героем в виде непреодолимой «бездны» («тьмы, пропасти»), и таким образом первично выстраивают художественное пространство стихотворения: этот новый космос представляет собой соединение привычного мира, сырой мглы и бездны. Однако в брюсовском миропонимании космос дополнительно усложняется тремя средами, жизнь в которых идет по своим законам и обыкновениям. В бездне выделяются три пласта: лабиринт, небеса как сфера, пребывающая вне его, а между ними — бездонный мрак. Грань между этими средами настолько зыбка и неотчетливо очерчена, что герой, перемещаясь в бездне, начиная с самого нижнего отсека к более высоким эмпириям, не фиксирует конкретного места своего пребывания. Изображенный мир в некотором роде похож по своей структуре на пирамиду, состоящую из нескольких сфер, но лабиринт одновременно оказывается и первоначальным основоположением и формой про-движения к небесам (наружу) сквозь бездонный мрак бездны.
Каков смысл данного путешествия? И кто его осуществляет? Стоит отметить, что повествование у Брюсова ведется от первого лица. Лирический герой таким образом может быть отождествлен с самим поэтом, который блуждает в неясном мире литературных и окололитературных споров и ищет ответы на вопрос о сущности и месте искусства. В университетские годы сложилось мировоззрение молодого поэта, обусловленное исторической ситуацией «конца века» с ее ощущениями изжитости прежних социально-политических, этических и эстетических установлений, ярко выраженным индивидуализмом (вспомним некоторый эгоцентризм данного стихотворения), склонностью к пессимистическим умонастроениям. В дневнике 4 марта 1893 г. поэт пишет о необходимости «найти путеводную звезду в тумане». Эти поиски, возможно, нашли отражение и в данном стихотворении, где мифологическая «нить Ариадны» представляется прототипом этой путеводной звезды.
Если же мыслить с точки зрения древнегреческого повествования, героями стихотворения могут также быть либо Тесей, либо… Минотавр (Ариадна в лабиринт не входила). Но поскольку в приводимой характеристике «путешественнику» встречаются противоречивые традиционной мифологии эпитеты — «путешественник случайный», «обреченный на трудный подвиг», «пришелец» (т.е. «пришлый, чужой данному месту»), — обычно не свойственные мифологическим героям, автор мог воплотиться в своем персонаже, используя античную атрибутику в виде символов, олицетворяющих неясность и запутанность его внутреннего мира – духовного лабиринта.
Путешествие по лабиринту напоминает схождение Данте в ад, пройдя который и очистившись от смертных грехов, он получает возможность лицезреть Бога, т.е. получить осмысленность жизни. Такой осмысленности и ищет Брюсов.
Известно, что каждый человек является носителем alter ego – «второго я». У одних вторая личность гаснет под давлением первой, а у других она в виду открытия творческих и духовных резервов пробуждается ото сна. Человек, обнаруживший в себе вторую личность, живет между двумя мирами, на их условной границе, зыбкой грани, отклоняясь то в одну сторону, то в другую. К таким людям можно отнести и нашего поэта. Он то окунается в мир земной жизни, то удаляется от него, занимаясь творчеством, требующим чуждое обычным смертным мнения о повседневных вещах, заботах и философских вопросов бытия. Поэт оказывается не только носителем alter ego, но и его воплощением. Пусть не каждый человек – поэт, но каждый поэт – человек. И вполне возможно, что под местоимением Я автор воплощает Брюсова-человека и Брюсова-поэта.
Символами человека и поэта, если воспользоваться логикой мифа, становятся соответственно Тесей и Минотавр. Человек-Тесей достаточно прост. Его миссия высока, но предопределена («на подвиг трудный обречен»). Его мысли и желания просты, как жизнь. Он «дерзкий», руководствуясь «клубком царевны», идет легко и беспечно («я шел и пел; тянулась нить»). Он испытывал счастье в малом, поскольку свою миссию представлял как некую возможность избыть «жар полдневный» «в подземной тьме». И вот такой, не вполне сложившийся и определившийся по жизненым позициям человек несет наказание (здесь Брюсов отступает от мифологической схемы повествования). Увидев «странные (непонятные и оттого пугающие) чертоги», брюсовский Тесей поворачивает на полдороге (не завершив миссии), чтобы вернуться в привычный мир солнца и небесной синевы, к земным радостям: «чтоб целовать подругу в очи». Такому Тесею лабиринт мстит, персонаж оказывается без путеводной нити («вдруг нити – нет»), без огня («мой факел пальцы мне обжег») и дороги («в бездонном мраке нет дорог»).
Что же Минотавр? На индивидуальном уровне «Минотавр лабиринта воплощает пагубные аспекты нашей личности, подавленные и вытесненные инстинкты, ставшие парализующими комплексами, сомнениями». Минотавр – это поэт с его свободой самовыражения, чуждый общественным нормам и принципам, носитель низших аспектов личности, обитатель лабиринта, хранитель его святых тайн. Вторая строфа стихотворения может одинаково относиться к обоим персонажам – как к Тесею, так и Минотавру, поскольку последний тоже вышел из мира солнца и свободы, но заключен в лабиринт по причине своего несоответствия привычному миру людей:
Я помню сходы и проходы,
И зал круги, и лестниц винт,
Из мира солнца и свободы
Вступил я дерзкий в лабиринт.
Только, если один «помнит» свои блуждания, то другой «знает» все проходы. Брюсовская мысль причудливо совмещает в образе авторского Я Брюсова-Минотавра и Брюсова-Тесея. Он один в двух ликах ведет борьбу с самим собой, своими ошибками, инстинктами, заблуждениями в поисках верной дороги. Все стихотворение пронизано символикой противопоставления: человека — поэту, Тесея – Минотавру, земного мира – космосу лабиринта.
Во времена античности такого рода противопоставление было обусловлено культурно-социальным значением. Социально-экономическое превосходство постепенно переходит к материковой Греции, чтобы потом с еще большей силой проявиться в Малой Азии. Крит начинает терять свое культурное значение навсегда, превращаясь в глухую провинцию с весьма нелестной характеристикой критян, «которых Каллимах назвал «постоянными брехунами»».
Противопоставление у Брюсова мира солнца и свободы, с одной стороны, и мира лабиринта – с другой объясняется не культурно-социальным значением, а внутренне-человеческим. Брюсов-поэт. Как ни странно, обладает большей духовностью, чем Брюсов-человек. Именно это основание послужило причиной столкновения, похожего на мифологическое. Вспомним, Тесей приходит в лабиринт, чтобы убить Минотавра. Если продолжить логически ориентированное предположение, Брюсов-человек из мира солнца и свободы приходит в лабиринт, чтобы убить Брюсова-поэта, олицетворяющего «низшие аспекты» его внутреннего бытия.
Чтобы разобраться в видимом противоречии, попытаемся прояснить данный пассаж, исходя из фактического положения дел. К 1902 г. Брюсов осознанно встал на путь символизма. С точки зрения основ символизма, лабиринт представлял собой «сооружение или узор – символическое изображение таинственности, загадочности, имеющее множество различных толкований». Понимание того, что лабиринт – загадка, пришло к Брюсову из античных времен: тайну построения залов и коридоров у греков никто, кроме мифического Дедала не знал. Видимо, по этой причине появляется строка «святые тайны не выдает пришельцам он». Для современного человека лабиринт как символ, действительно, имеет множество самых различных толкований, которые настолько глубоки, что не вполне поддаются восприятию при поверхностном рассмотрении. Лабиринт – это «место, где легко затеряться, пасть духом», здесь лабиринт «ассоциируется с отчаянием тех, кто блуждает, не слыша своего внутреннего голоса, призывающего к духовности». Это высказывание подтверждает выдвинутое нами поло-жение о том, что герой стихотворения сохраняет в себе две личности – поэта, воплощающего самые духовные, вплоть до низменных страстей, качества и творческие основания, и человека, символизирующего обыденные стороны жизни. Автор блуждает в лабиринте, как Тесей, не слыша одухотворенного и неистового по своей стихийной природе Минотавра.
Еще один смысл лабиринта заключается в суждении о том, что он воплощает «неразбериху, трудности и испытания на пути посвящения, который каждый человек должен преодолеть в поисках себя, центра собственной личности». Не случайно в изображаемом месте действия, в космосе лабиринта, герой оказывается в центре мироздания. Поэт и Человек ищут друг друга, преодолевая залы, коридоры и лестницы таинственного сооружения.
Автор, входя в лабиринт, ищет пути воплощения намеченных пла-нов. Дорóг же в лабиринте множество. Традиционно в нем предполагались три дороги: одна вела в никуда, являясь «символом блуждания дурака карт Таро», вторая состояла из множества поворотов, в которых можно было легко потеряться, и представляла «символ непосильной ноши, которую человек взваливает на плечи». И, наконец, третья – ведущая прямо на открытое свету пространство, символ «непосредственного знания». Брюсов изображает именно третью дорогу. Герой, соответствующий мифологическому Тесею, действительно, хочет выйти на открытое свету пространство – на небеса как свою духовную родину. Его стремление – «целовать подругу», предаться земным радостям, обрести привычные, повседневные «зна-ния». Но Брюсову-поэту (Минотавру) этого мало. Ему нужно обрести свободу творчества, работать духовно. Поэтическое творчество представлялась ему «тяжким повседневным трудом», но именно к нему он и тянется. Если брюсовский Тесей остается в безнадежном одиночестве, заточенным в бездонном мраке, то, надо полагать, Минотавр все же обретает дорогу к миру солнца. Брюсову-поэту мешает Брюсов-человек, становящийся лишней, ненужной и непосильной обузой.
Минотавр в символике русской поэзии выражает «стремление уничтожить всякую изнуряющую ношу в поисках третьей дороги, вымощенной надеждой, ведущей к свободе и полной реализации творческого Я. Надо только следовать за нитью Ариадны, являющейся символом находчивости». Брюсов вносит сюда еще положение о чистоте помыслов. Его Тесей не убивает Минотавра, но даже не доходит до него, испугавшись (?) «странных чертогов» и «чудес». Но Минотавра и не надо было убивать, достаточно было обрести его в своей душе, слиться с ним, чтобы познать таинства потустороннего мрака, которые «святы». В соединении с Минотавром человек трансформировал бы низшие аспекты личности в высшие. И такое превращение было возможно в лабиринте: «там, где мы ожидаем найти чудовище, мы обнаруживаем Бога», — говорит Н. Жюльен. Ему созвучны слова А.Ф. Лосева: «Когда-то универсальное космическое божество материально-стихийного характера в конце концов превратилось в подземного урода-людоеда в связи с тем, что светлая сторона этого божества лока-лизовалась на небе в виде антропоморфного Зевса Олимпийского». И слова, некогда характеризующие Тесея, обращаются теперь к Минотав-ру:
В руках я нес клубок царевны,
Я шел и пел; тянулась нить.
Я счастлив был, что жар полдневный
В подземной тьме могу избыть.
Уже идет Минотавр, избавившийся в подземной мгле от распрей обыденного мира; преображенный, следует под небеса, поскольку духовный дом поэта – небо. Поэт думает об общении с Музой, он намерен писать стихи: «Чтоб после тайн безлюдной ночи / Меня ласкала синева, / Чтоб целовать подругу в очи, / Прочтя заветные слова…».
Интересно отметить, что если лирический герой ищет возможность попасть в другую среду, на небеса, и как выясняется, находит путь, то это означает, что лабиринт у Брюсова имеет выход. «Нить Ариадны» все же выводит преображенного героя наружу, и этот исход отмечен лишь в названии стихотворения. В семантике слов, встречающихся у поэтов-символистов, лабиринт, имеющий путь к центру, а затем путь к выходу, является показателем «победы духа над материей; знания над слепым суеверием; вечности над временным, суетным; интеллекта над инстинктом».
Композиция стихотворения «Нить Ариадны» строится на воспроизведении непрерывного движения, непрекращающейся метаморфозы. Герой, меняя обличия, переходит из одной среды в другую. Следуя за путеводной нитью, одна его сущность остается один на один с вечностью, но тут же в другом обличье она приобретает долгожданную свободу. Тесей и Минотавр, таким образом, находятся в постоянном противопоставлении друг другу, так же как и Поэт и Человек, в конце концов, должны обрести единую сущность.
Следует полагать, что на основе трансформации известного всем мифологического повествования Брюсов создал произведение, в котором нашла отражение его внутренняя борьба о смысле и назначении поэтического искусства. Через культурно-социальное столкновение противоположных сил, поэт показал этический план столкновения страстей, происходящего внутри личности, между ее низшими и высшими проявлениями, употребив необозначенные, но имплицитно выраженные мифологические персонажи Тесея и Минотавра. Показав лабиринт как символ жизненных и творческих испытаний, Брюсов пообещал, что каждый, преодолевший испытания на пути посвящения, будет заслуженно вознагражден. При этом он изменил мифологическое повествование в соответствии с предполагаемым замыслом: в то время как Тесей вышел из лабиринта и прекратил вы-плату дани царю Миносу со стороны афинян, Брюсов в образе Мино-тавра достиг центра, определяющего смысл собственного бытия, а выйдя к свету, добился свободы творчества.
Литература.
1. Блок А. Собр.соч. в 8-ми томах. Т. 5. – М.;Л., 1962.
2. Брюсов В.Я. Избранные стихотворения / Сост., вступ. Статья и примечания А.Козловского. – М.: Художеств. лит., 1980.
3. Валерий Брюсов в автобиографических записях, письмах, воспоминаниях со-временников и отзывах критики / Сост. Н.Ашукин. – М., 1929.
4. Жюльен Н. Словарь символов / Пер. с франц. С.Каюмова, И.Устьянцевой. – Че-лябинск: Урал LTD, 1999.
5. Капалинский В. Словарь символов / Пер. с польск. В.Н.Зорина. – Калининград: ФГУИПП «Янтар. сказ.», 2002.
6. Лосев А.Ф. Мифология греков и римлян / Сост. А.А.Тахо-Годи. – М.:Мысль, 1996.
7. Трессидер Дж. Словарь символов / Пер с англ. С.Палько. – М.: ФАИР-ПРЕСС, 1999.
8. Тяпков С.Н. Брюсов Валерий Яковлевич // Русские писатели. Биобиблиографи-ческий словарь / Под ред. П.А.Николаева. – М.: Просвещение, 1990. – Т. 1.